Содержание:
Концепция исследования I. 1940-50-е: Послевоенная тревога и ядерный ужас II. 1960–70-е: Холодная война, социальные тревоги и кризис веры в прогресс III. 1980–90-е: Телесность, психология, урбанизм IV. 2000-е: Апокалипсис и глобальная катастрофа V. 2010-е — настоящее время: Травма, метафизика, цифровые страхи Заключение
Концепция
Хоррор как жанр всегда выступал индикатором культурных и социальных тревог общества. Его формы постоянно трансформируются в зависимости от исторического контекста: то, что пугало зрителя или читателя в середине XX века, радикально отличается от страхов современного человека.
Комиксы, как один из ключевых медиа-феноменов ХХ–ХХI веков, занимают в этом процессе особое место. Они объединяют визуальный язык изобразительного искусства и нарративные механизмы литературы, оставаясь при этом доступными широкой аудитории. Благодаря этому комиксы способны не только отражать, но и конструировать образы страха, фиксируя и интерпретируя коллективное воображение своего времени.
Если кино и видеоигры чаще работают с коллективным опытом зрелищности, то комиксы балансируют между индивидуальным авторским высказыванием и массовым продуктом. Это делает их уникальным медиумом, в котором визуальные формы ужаса развиваются по собственным законам, с одной стороны, вступая в диалог с кино и цифровой культурой, с другой, формируя самостоятельный пласт визуальной антропологии.
Такой подход позволяет рассматривать комиксы не только как развлекательный жанр, но и как антропологический источник, фиксирующий страхи общества в разные периоды.
Авторы James Tynion IV, Werther Dell’Edera — Something is Killing the Children, 2019
1940–50-е годы можно считать точкой расцвета раннего американского хоррора, особенно в изданиях EC Comics. Эти комиксы визуализировали послевоенные страхи и моральную тревогу американского общества. После Второй мировой войны, на фоне ядерных испытаний и роста антикоммунистической истерии, ужасы приобрели социально-политическое измерение. В этот период страхи фокусируются вокруг наказания за грехи, коррупции и насилия, что перекликается с концепцией «моральной паники» (moral panic), описанной Стэнли Коэном в «Folk Devils and Moral Panics» (1972). Также, как отмечает Пол Буайе в «By the Bomb’s Early Light» (1985), атом стал символом одновременно конца и начала — воплощая амбивалентную веру в прогресс и одновременно ужас перед ним.
В антропологической перспективе это соответствует переходу от «внешнего» страха (демоны, чудовища) к социально сконструированному страху, связанному с самим человеком, как отмечает Мэри Дуглас в «Purity and Danger» (1966). Именно поэтому массовая культура 1950-х изобилует сюжетами о мутациях, монстрах-учёных, моральном наказании, а также тревогой за молодёжь и «заражение» идеями — следствие начала Холодной войны и антикоммунистической риторики1. Параллельно в Японии конца 1940-х и 1950-х годов формируется особая эстетика ужаса, также связанная с травмой атомных бомбардировок. Исследователи (например в «Japan’s Nuclear Imaginaries Before and After Fukushima», 2017) отмечают, что мысли о ядерных призраках и разрушенной технологии проникли в массовое сознание. Эти мотивы перерастают в визуальные коды страха: мутировавшие существа, разрушенные города и зловещие «призраки» атомного ужаса — всё это можно рассматривать как символы технологической катастрофы, осмысленной как сама по себе угроза.
[1] Whitfield, Stephen J. The Culture of the Cold War (The American Moment) / Stephen J. Whitfield. — USA: Johns Hopkins University Press, 1996. — 288 с.
Авторы William Gaines, Al Feldstein — Weird Science, 1950-1953
В 1960-х общество постепенно теряет веру в науку и власть после кризисов гражданских прав, убийств лидеров и роста протестных движений и во время начала Вьетнамской войны. Ужас становится социальным и моральным: он концентрируется вокруг идеи распада семьи, экологических катастроф и тотального контроля государства. В работах Дугласа Келлнера1 и Фредрика Джеймисона2 отмечается, что массовое воображение позднего модерна обращается к апокалиптическим образам как способу осмысления политической нестабильности.
Кроме того, зарождающаяся экокритика, символически представленная в «Silent Spring» (1962) Рэйчел Карсон, формулирует экологический страх как новую форму морального ужаса: разрушение природы осмысляется как результат человеческого высокомерия и неконтролируемого стремления подчинить себе науку и технологии. Философ Герберт Маркузе же писал, что технологический разум стал инструментом угнетения, а не освобождения3, — эта идея отражает общий сдвиг восприятия: технологии теперь источник тревоги, а не спасения. В культурной травме и массовой памяти конца XX и начала XXI века некоторые исследователи (включая Роджера Лукхёрста, «The Trauma Question», 2008) видят распространение метафизических и религиозных страхов — интерес к культам, экзорцизму и апокалипсису — как симптом кризиса рациональности и морали.
[1] Kellner, Douglas Media Culture: Cultural Studies, Identity and Politics between the Modern and the Post-modern / Douglas Kellner. — UK: Routledge, 1995. — 726 с. [2] Jameson, Fredric Archaeologies of the Future: The Desire Called Utopia and Other Science Fictions / Fredric Jameson. — USA: Verso, 2005. — 431 с. [3] Marcuse, Herbert One-Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society, 2nd Edition / Herbert Marcuse. — USA: Beacon Press, 1991. — 260 с.
Авторы Len Wein, Bernie Wrightson — Swamp Thing, 1971-1983
В 1980–90-е на первый план выходят телесные и психологические ужасы, связанные с кризисами идентичности, урбанизацией и распространением новых технологий. По Фуко в «Истории сексуальности» (1976–1984) можно интерпретировать тело как пространство власти, дисциплины и контроля, то есть массовая культура начинает исследовать вторжения в тело, болезни, паразитов, трансформации. Параллельно с этим рождается урбанистический ужас: мегаполис изображается как место отчуждения, фрагментации и психического давления (повторное осмысление у Майка Федерстона, «Postmodernism and Consumer Culture», 1991).
Психологические и телесные метафоры ужаса отражают страх утраты автономии, растворения личности в системе и медиа-перегрузки. Анализ культурных исследований 1980–90-х (например, Барбара Крид в «The Monstrous-Feminine» (1993) и Кэрол Кловер в «Men, Women, and Chain Saws» (1992)) показывает, что монстр в это время становится способом говорить о подавленных социальных и сексуальных тревогах.
В 2000-е годы визуальные коды страха смещаются в сторону глобальных катастроф: пандемий, социальных распадов и апокалиптических сценариев. Эти процессы можно рассматривать в контексте концепции «общества риска», сформулированной социологом Ульрихом Беком еще в 1986 году1. Бек описывал переход от индустриального к рефлексивно-модерному обществу, где страх утрачивает локальный характер и превращается в перманентное состояние глобальной неуверенности. Именно в 2000-е эта структура восприятия риска становится центральной чертой массовой культуры.
[1] Beck, Ulrich Risk Society: Towards a New Modernity / Ulrich Beck. — USA: SAGE Publications Ltd, 1992. — 272 с.
Автор Robert Kirkman — The Walking Dead, 2003-2019
Поп-культура отражает это через зомби-нарративы, вирусные сюжеты, постапокалиптические мифы — метафоры распада доверия и солидарности. Как отмечает философ Жан Бодрийяр в «The Spirit of Terrorism» (2002), терроризм действует как «символический вызов» глобальной системе, используя ее собственные медиа и информационные механизмы. Травма после 9/11 больше не индивидуальна, она коллективна, глобальна, визуализируется через медиа и повторяется.
Современный период (2010-е — настоящее время) характеризуется переходом страха в пространство метафизики и цифровых технологий. Как отмечают Крисс Раветто в «The Digital Uncanny» (2018) и Кен Хиллис, Сюзанна Паасонен, Майкл Петит в «Networked Affect» (2015), технологии и цифровые среды становятся источниками тревоги: страх больше не во внешнем монстре, а в самом медиуме, который нас окружает. Антропологи (например, Майкл Фишер в «Anthropology in the Meantime», 2018) отмечают, что цифровая эпоха ставит под вопрос стабильность идентичности: технологии создают новые пространства взаимодействия, которые трудно отделить от среды. Этот феномен можно связать с формой экзистенциальной тревоги — не страх смерти, а страх «растворения» в сетевой среде.
Таким образом, цель исследования заключается не только в прослеживании хронологической эволюции хоррор-комикса, но и в выявлении того, как меняются визуальные коды страха в зависимости от социального и культурного контекста. Через анализ произведений из разных регионов (Америка, Европа, Азия) можно реконструировать своеобразную «карту страхов», где каждый образ становится отражением исторической памяти и коллективного воображения.
Авторы Jeff Lemire, Andrea Sorrentino — Gideon Falls, 2018
Для ВКР этот анализ стал основой авторского художественного высказывания: визуальное исследование позволило выстроить систему выразительных средств, показывающих, как страх рождается не из внешних чудовищ, а из внутреннего распада восприятия, памяти и идентичности. В этом смысле работа соединяет теоретический и практический уровни: она исследует, как коллективные страхи прошлых эпох формируют современный визуальный хоррор — личный, психологический и глубоко человеческий.
