Остров свободы: взгляд советского туриста
Концепция
Гостиница «Интурист», Александр Гращенков
Советский зарубежный туризм второй половины XX века представляет собой уникальное культурное явление, возникающее на пересечении государственной идеологии, ограниченной мобильности и формирующихся практик визуального освоения пространства. Несмотря на строгие механизмы отбора, контроль поведения и заранее заданный идеологический сценарий поездки, путешествия советских граждан за рубеж становились особой формой встречи с «другим»(— одновременно притягательной, тревожной и мировоззренчески значимой). Исследователи фиксируют, что такие поездки раскрывали противоречия между официальным изображением заграничного мира и реальными наблюдениями, которые турист неизбежно делал во время путешествия [3][2].
Куба занимает в этом контексте особое место. Для советского гражданина она была «своей» заграницей — страной, политически близкой, но культурно и визуально экзотизированной. Революционный миф об «острове свободы» сочетался с климатической, бытовой, культурной и социальной инаковостью, что делало опыт пребывания на Кубе насыщенным контрастами. В воспоминаниях туристы подчёркивают удивление, возникающее при столкновении с реальной кубинской жизнью: жарой, яркими цветами, особенностями быта, непривычными формами социальности [1]. Такой опыт выходил за рамки привычного советскому человеку восприятия пространства и требовал выработки новых способов интерпретировать увиденное.
Праздничный митинг в Гаване, 1973, Швидкий Владимир,
Важным методологическим основанием для анализа становится подход Джона Урри, рассматривающего туризм как особую форму мобильности, в которой воспринимать пространство — значит участвовать в сложной системе взглядов, маршрутов, ожиданий и материальных условий перемещения. Урри подчёркивает, что мобильность формирует специфический «туристический взгляд», структурирующий то, что человек замечает, как фиксирует увиденное и какие образы считает значимыми [5]. Такой подход позволяет рассматривать визуальные материалы советского туриста не как случайный набор фотографий, а как проявление того, как он «учился видеть» заграничное пространство, находясь внутри расширенного восприятия мира.
Принцип отбора визуального материала заключается в обращении к частному архиву — фотографиям конкретного советского туриста (моего дедушки). Именно работа с персональным визуальным опытом позволяет выявить, каким образом государственные представления о загранице преобразовывались или подвергались сомнению в индивидуальной практике путешествия.
Источники состоят из академических исследований советского туризма [3][2], материалов о восприятии Кубы советскими путешественниками [1], методологической рамки анализа мобильности и визуальных практик [5].
Работа поделена на три части:
- контекст советского зарубежного туризма, система отбора, регламенты и цели поездок;
- представления о «загранице», распространённые стереотипы и особенности восприятия других стран и Кубы в частности;
- визуальная история восприятия пространства конкретного туриста.
Старый ипподром, 1957, Валентин Хухлаев
Ключевой вопрос — как воспринималось пространство иностранного государства советским туристом, и каким образом индивидуальный визуальный опыт соотносился — совпадал или вступал в противоречие — с официальными идеологическими представлениями о «загранице»?
Гипотеза предполагает, что восприятие Кубы формировалось в пересечении идеологически заданного образа и личного опыта встречи с визуальной и культурной инаковостью. Турист, оказавшийся в пространстве, одновременно «своём» и «чужом», фиксировал на фотографиях моменты, которые помогали ему примирить или, напротив, подчеркнуть это несоответствие. Подход Урри позволяет рассматривать такие визуальные фиксации как часть более широкого режима мобильности.
Контекст зарубежного туризма в СССР
Незваный гость хуже татарина! , 1968-1969, Сергей Коршунов
Заграничный туризм в СССР существовал как строго регулируемый институт, встроенный в идеологическую и внешнеполитическую логику государства. Он рассматривался властями как «арена политической и идеологической борьбы» [3].
Советское руководство понимало зарубежные поездки как канал внешнеполитической пропаганды и форму культурной дипломатии: турист рассматривался как «промоутер СССР», чей облик и поведение формировало позитивный образ страны [4]. Одновременно выездная активность служила механизмом внутренней мотивации быть дисциплинированным и «правильным»: возможность путешествия была привилегией, доступной лишь идеологически благонадежным гражданам.
Группа советских туристов у базилики Сакре-Кер, Париж, Франция, 1957, Валентин Хухлаев
Система отбора кандидатов была многоуровневой. Сначала характеристику претенденту на поездку выдавал местком, отмечая его «политические и моральные качества», дисциплину, участие в общественной работе и отношения в коллективе [2]. Затем документы направлялись в партийные комитеты разных уровней, и окончательное решение принимала «выездная комиссия» при обкоме. В неё входили секретарь обкома КПСС, председатель облпрофсовета, представители административного отдела и сотрудник КГБ, осуществлявший негласную проверку кандидатов [2]. Для поездок в капиталистические страны предусматривались специальные анкеты, требовавшие максимально подробных сведений о биографии, прошлых поездках, знании языков и наличии родственников за границей [2].
Документ с основными правилами поведения советских граждан, выезжающих заграницу
Перед выездом каждый турист обязан был пройти инструктаж на основе «Правил поведения советских граждан, выезжающих за границу», которые подчеркивали необходимость политической бдительности и предупреждали о «повсеместной деятельности иностранной разведки» [2]. Участники поездки подписывали обязательство «высоко держать честь и достоинство гражданина СССР» и «строго соблюдать интересы государства» [4]. Тургруппы структурировались таким образом, чтобы внутри действовали механизмы самодисциплины: назначался руководитель группы (обычно партийный или профсоюзный работник), а также староста, казначей и «идеологическая группа», ответственная за беседы с иностранцами, публичные заявления и ведение коллективных записей [4].
Стена коммунаров на кладбище Пер-Лашез, Париж, Франция, 1957, Валентин Хухлаев
Зарубежные поездки сочетали отдых с идеологическими задачами. Маршруты включали посещение промышленных предприятий, кооперативов, мемориальных мест, встречи с трудовыми коллективами и возложения цветов к памятникам. Турист должен был «использовать доступные возможности для разъяснения миролюбивой политики СССР» [2]. Поездки в капиталистические страны носили характер тщательно организованного культурно-дипломатического взаимодействия: каждая группа становилась своего рода «представлением» социализма, демонстрирующим внешнему миру образ «обычного советского человека» [4].
Такое сочетание строгой регуляции, идеологических установок и контролируемых маршрутов формировало особую рамку пространственного восприятия. Турист оказывался не просто в «другой стране», но внутри заранее сконструированного набора пространств — витринных, демонстративных, политически правильных. Государство стремилось управлять тем, что именно советский путешественник увидит, какие социальные и материальные пространства будут представлены как «типичные», а какие окажутся за пределами маршрута. Но полностью отгородить граждан от «неправильного» было невозможно (особенно в капиталистических странах). Поэтому восприятие туристов нередко было противоположным относительно официальных образов стран, что открывало возможность персонального «переосмысления заграницы».
Представления о «загранице»
Советские туристки и продавец губок, 1957, Валентин Хухлаев
Представления советских граждан о «загранице» формировались в условиях длительной информационной изоляции и идеологической фильтрации. Как подчёркивает С. Шевырин, до середины XX века «железный занавес» пропускал преимущественно сведения о «безработице и милитаризме» на Западе, тогда как любые данные о повседневном изобилии и свободе поведения трактовались как проявление «контрастов капиталистического мира»[2]. Поэтому выход за пределы СССР воспринимался не просто как путешествие, а как соприкосновение с иной цивилизацией.
Исследователи отмечают, что для советского туриста характерным было сочетание любопытства, идеологической настороженности и бытового шока. А. Д. Попов описывает это состояние как столкновение с «несоветскими практиками и ценностями», приводящее к разрушению мифов и «мировоззренческому переосмыслению образа заграницы»[4]. Даже поездки в социалистические страны демонстрировали иной уровень сервиса и потребления, что усиливало внутренний контраст между официальным изображением зарубежья и реальным опытом путешествия.
Где-то в Матансасе; С учащимися (курсантами), Швидкий Владимир, Куба 1973-1974
В этом поле представлений Куба занимала уникальное место. С одной стороны, она воспринималась как «братская» страна, союзник СССР в условиях холодной войны; с другой — как пространство радикально иной культуры, климата и телесности. В официальном дискурсе Куба фигурировала как «остров свободы» — романтизированный образ революционного энтузиазма, экзотики и антиимпериалистической борьбы. Туристская программа, включавшая посещение заводов, кооперативов и мемориальных мест, постоянно подчеркивала идеологическую солидарность, выстраивая эмоциональное единство между советскими гостями и кубинским народом.
Однако реальные впечатления были многослойными. Воспоминания туристов, посетивших Кубу в конце 1960-х годов, демонстрируют элемент культурного шока, связанный с резкой сменой климатической, визуальной и звуковой среды. Очевидец вспоминала о том, как группа путешественников «из зимы в лето» оказалась в абсолютно ином мире. «Некоторые не поверили, что где-то может быть так тепло зимой, что одежда не понадобится» [1]. Этот переход воспринимался как попадание в пространство, одновременно социально близкое (социалистическое) и культурно чужое (латиноамериканское).
При этом туристы обращали внимание и на видимую материальную скромность: старые автомобили, обветшавшие дома, нехватку товаров. Контраст между яркостью среды и бедностью быта становился одним из основных визуальных противоречий, не вписывающихся в официальный образ успешной социалистической страны.
Солнечные пляжи Кубы; Всегда весёлые кубинцы, Леонид Гильман
Путешествие на Кубу 1978 г.
Дедушка
Рассматривая общие механизмы восприятия «заграницы» советским туристом, важно обратиться и к частным свидетельствам, позволяющим увидеть эти процессы в индивидуальном, личностном измерении. Таким примером для меня стала поездка моего дедушки на Кубу в 1978 году.
Во время поездки дедушка много снимал на чёрно-белая плёнку, фиксируя лишь контуры и светотень. Но для него каждая фотография была напоминанием о яркости увиденного, что после он передавал в своих рассказал. Фотография в его случае выполняла двойную функцию — документальную и воспроизводящую память. Таким образом, фотография становилась для него способом структурировать своё восприятие нового пространства, раскладывая разрозненные впечатления по визуальным опорным точкам.
Таким образом фотография играла двойную роль: фиксировала визуальные контуры пространства и одновременно помогала дедушке структурировать и интерпретировать сенсорный опыт. Это совпадает с концепцией Джона Урри, для которого туристическая фотография — не только документ, но и инструмент организации восприятия, позволяющий человеку обеспечить порядок в новой среде и повторно пережить мобильный опыт после возвращения домой.
Номер
Куба
Номер
По воспоминаниям моей бабушки, поездка дедушки на Кубу в 1978 году занимала в его жизни особое место. Для советского человека выезд за пределы страны оставался редким и значимым событием, что полностью соответствует наблюдению А. Д. Попова о восприятии зарубежных путешествий как исключительного опыта, доступного немногим [4]. Перед началом путешествия туристическая группа проходила обязательный инструктаж, включавший напоминание правил поведения за рубежом, а в составе был представитель органов. Бабушка подчёркивала, что участники относились к этим требованиям серьёзно, понимая, что такая возможность могла больше не повториться.
Краб, 1978
Растения
Аллигатор
Растения, 1978
Растения, 1978
В рассказах дедушки наиболее яркими были наблюдения, связанные с природой и обилием всего непривычного. Куба воспринималась им как пространство насыщенных красок: по словам бабушки, он с удивлением описывал омариллисы, которые у них дома росли на подоконниках, а там — на улицах, «в три раза крупнее». Впечатление тропической полноты — густых запахов, ярких цветов и обилия растительности — перекликается с описаниями советских туристов 1960–1970-х годов, впервые оказавшихся в условиях, где сама среда становилась своеобразным визуальным и сенсорным шоком [1].
Водопады
Вид
Аттракционы
Школа
Дети, 1978
Отдельно дедушка отмечал отношение Кубы к детям. Он удивлялся, что проезд в транспорте и посещение аттракционов для детей был бесплатным. Это усиливало впечатление Кубы как государства, формирующего своё пространство вокруг будущего поколения — более наглядно и щедро, чем это воспринималось в советской повседневности.
Ярким моментом поездки стал отдых в Варадеро. Бабушка вспоминала, что дедушка говорил о нём как о месте, где он впервые увидел курорт в привычном смысле этого слова: море, белый песок, вечерние программы с кабаре, столы с ромом. Его удивляла и система поощрений, при которой кубинских рабочих могли направлять в Варадеро за хорошую работу — более «праздничная» модель поощрения, чем привычная советская.
Бассейн
Варадеро
Пляж
Кабаре
Кабаре
Кабаре
Гавана
Гавана
Наряду с эффектом тропической яркости дедушка отмечал и менее привлекательные стороны повседневной среды: старые ржавые машины, облезлые дома, общее ощущение материальной скромности. В пересказе бабушки звучит, что кубинцы жили бедно, хотя оставались жизнерадостными. Этот контраст — бедность облика и эмоциональная открытость людей — хорошо соотносится с описанным Поповым эффектом «разрушения стереотипов», возникающим при непосредственном соприкосновении туриста с иной социальной реальностью: «Под влиянием кросс-культурного шока, вызванного знакомством с несоветской действительностью, у некоторых вояжеров происходила полная смена „полюсов“ оценки…» [4].
Таким образом, контраст между бедностью и экзотичностью становился одним из центральных контрастов путешествия. Так, дедушка говорил: «Покупать было почти нечего», — и поэтому суммы в 109 рублей, выданные группе, хватило без труда. Но при этом, даже при «скудности» товаров, домой дедушка привёз сразу несколько экзотических товаров: ром, сигары, консервированные ананасы, глиняные фигурки, большая морская ракушка и книжечки. Они уже стали экзотическим опытом восприятия заграничного пространства для всей семьи, поскольку бабушка все еще вспоминает, как они семьёй впервые в жизни попробовали ананас.
Гавана
Гид, 1978
Путешествие дедушки демонстрирует, как пространство Кубы воспринималось через сочетание идеологических ожиданий и визуальных впечатлений. Фотография выступала способом упорядочить увиденное, а личные наблюдения — средством переосмыслить официальные представления. Его опыт показывает, как советский турист мог одновременно подтверждать и разрушать государственные образы «заграницы».
Гид, 1978
Вывод
Советский зарубежный туризм представлял собой пространство пересечения идеологического контроля и индивидуального опыта. Государство стремилось формировать заранее заданный образ «заграницы» и регулировать маршруты, правила поведения и рамки видимого. Однако реальные путешествия неизбежно выводили туриста за пределы этих конструкций.
На примере Кубы особенно заметно, как политическая близость сочеталась с культурной и визуальной инаковостью. Яркость тропического пространства, открытая уличная жизнь и материальная скромность кубинцев создавали эффект контрастного, многослойного восприятия. Турист сталкивался с пространством, которое не совпадало полностью с идеологическим образом, требуя личного переосмысления и адаптации привычных категорий восприятия.
Индивидуальный опыт, отражённый в воспоминаниях моего дедушки, показывает, что визуальные практики — прежде всего фотографирование — становились ключевым инструментом интерпретации и сохранения увиденного. Фотография помогала структурировать пространство и архивировать прожитый опыт, что согласуется с концепцией «туристического взгляда» Джона Урри. Таким образом, восприятие иностранного пространства советским туристом формировалось на пересечении официальных нарративов, увиденной реальности и личных визуальных способов осмысления.
Источники
Два зеленых лета: воспоминания о Кубе 1968 года туристки из СССР // KN51. URL: https://kn51.ru/2017/01/26/dva-zelenyh-leta-vospominaniya-o-kube-1968-goda-turistki-iz-sssr-html/ (дата обращения: 25.11.2025).
За границу! (из истории зарубежного туризма в СССР) // ПермГАСПИ. URL: https://www.permgaspi.ru/publikatsii/stati/za-granitsu-iz-istorii-zarubezhnogo-turizma-v-sssr.html (дата обращения: 25.11.2025).
Орлов И.Б., Попов А. Д. Сквозь «железный занавес». Руссо туристо: советский выездной туризм, 1955–1991. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. — 351 с.
Попов А. Д. Советский туризм за рубежом: миссия, иллюзии, открытия // Ученые записки КФУ им. В. И. Вернадского. Исторические науки. № 68. С. 34–46.
Урри Дж. Мобильности / пер. с англ. М.: Издательская и консалтинговая группа «Праксис», 2012. — 576 с.
Личный архив фотографий
https://perito.media/posts/kak-sovetskie-lyudi-ezdili-za-rubezh-postoyannyi-nadzor-okhota-za-importnymi-tovarami-i-poroki-burzhuaznogo-obshchestva? (дата обращения 25.11.2025)
https://perito.media/posts/ne-chitat-pornografiyu-byt-moralno-ustoichivym-nravitsya-kgb-kak-sovetskie-turisty-ezdili-za-rubezh (дата обращения 25.11.2025)
https://cubanos.ru/galbum/foto037 (дата обращения 25.11.2025)
